Было многое: звезды над крышею,

И пылающий мирный очаг,

Были мудрые четверостишия,

Те, что людям оставил Кучак,

 Были празднества, речи застольные,

Были годы побед и труда,

Самолеты над ширью привольною,

 И в полночных огнях города,

Нагляделась на горы и долы я,

На хребты, где не тает снежок;

 В Цахкадзоре мальчишки веселые

В пионерский трубили рожок.

 Отчего ж мне доныне мерещатся

Дым пожаров и слезы детей,

 У стамбульского берега плещутся

 Волны, сока граната красней.

 Почему-то при слове« Армения»

 Слышу« Крунка» протяжный мотив

И забытые вижу селения

Со стволами обугленных ив.

 Было много на свете жестокого:

Смерти, войны, неверия лед.

 Что же мне журавля одинокого

Сиротливый давнишний полет?

Ведь бывали обиды и кровные,

Мало ль нам приходилось тужить?!

 А чужое так близко мне, словно я

 Обязалась ему лишь служить,

Обязалась прощать все обидное—

И неверность и неправоту....

Ох, дорога моя незавидная!

Избрала я, как видно, не ту.

Но уже ничего не изменится,

 Так до смерти я и проживу

 Древних гор очарованной пленницей,

Вечно видящей сны наяву.

 Жизнь проводит последнюю борозду,

Знать, нужна и такой глубина.

Мне другая любовь не по возрасту,

 — Остается лишь эта одна.

Это выдумка иль наваждение,

Я не знаю и знать не хочу,

 Только слышу я голос Армении:

 Словно кто-то берет кяманчу

 И проводит по струнам заржавленным

 Старым, старым, как время, смычком

 И напевом тревожным и жалобным

Грудь пронзает мне будто клинком.

 В Аштараке на каменной лесенке

( С той поры много минуло лет)

 Точно так же наигрывал песенки

Убеленный сединами дед.