1

Два брата‒ Арарата

Не очень- то мне нравился коньяк

С пейзажем на красивой этикетке.

Его никак не купишь‒ на крайняй:

Он выше гор в хмельной тарифной сетке.

                        <*>

Но если купишь, будешь пить вдвоем‒

Не на троих‒ с одним и только‒ другом.

Кто на троих, тот вечно‒ о своем,

И лишь двоих связуют общим кругом

                        <*>

 Два брата- Арарата‒ два орла,

Два крепких‒ два мужских рукопожатья.

А я, хлеставший водку из горла

Один‒ что смог посеять и пожать я?

                        <*>

 Да если что и смог‒ огнем гори,

Ведь одному не стоило и браться.

Едва увидев эти две горы,

Я сразу понял, что такое братство.

                        <*>

Стоят они вдвоем плечом к плечу

Под небом, чья натура оловянна,

Но снежную набросила парчу

На кости Хачатура Абовяна.

                        <*>

Мне ближе к ним уже не подойти.

Хачкары Хор Вирапа у границы.

Времен высокогорный карантин

Припрятал камни для чужой гробницы.

                        <*>

                         2

Пока Творец наказывал враждой‒

Хотя не все подробности известны,

Был Малый Арарат накрыт водой,

И лишь Большой выглядывал из бездны.

Он за двоих отчаянно дышал,

И за двоих служил причалом Ною,

И за двоих судьбу земли решал,

И Божью перевесил паранойю.

Со склона волны слизывали снег

Да языками пенными крутили.

Но был приручен их собачий бег,

И в помощь бородатому кутиле‒

 Отважному спасителю зверей‒

Пробился свет, как щедрая лавина,

И, возвратив им землю, он скорей

Пошел вкушать гранатовые вина.

Но пахнет до сих пор добром и злом,

И морем, чья смягчилась образина,

Обломок от ковчега за стеклом,

Занозивший покой Эчиадзина.

                        <*>

                         3

                        Семейная драма

Здесь долго из полночных смол и саж

История чертила пентаграммы.

Пейзаж с двумя горами‒ не пейзаж‒

Расколотый сюжет семейной драмы.

                        <*>

 Соль плача у Армении в очах‒

Как магия в кизиловом рубине.

Сестра осталась греть родной очаг,

А братья задержались на чужбине.

                        <*>

Казалось бы‒ до них подать рукой,

Но сладит ночь с оптическим обманом.

Течет Раздан, и пухнет за рекой

Молчанье, пререкаясь с меломаном.

                        <*>

Во сне хотя бы встречу им устрой,

Господь‒ обвей их в дреме Шелкопрядом.

 Ведь братьям жить заказано с сестрой,

Но можно оставаться где-то рядом.

                        <*>

Смолкают соловьиные лады.

Вода течет. И все проходит мимо.

Любовь слабеет, дав свои плоды.

И лишь родство‒ ничем не заменимо.

                        <*>

И вот‒ с лицом осеннего костра,

Хранима только огненной одеждой,

Глядит на юг печальная Сестра,

 Но с вечной не прощается надеждой.

                        <*>

                        4

В мужичьей вере женщины святые‒

Как две горбушки в нищенской суме.

Им верят на камнях кресты витые

У храмов Гаянэ и Рипсимэ.

                        <*>

Такая в усыпальницах прохлада,

Что там‒ снаружи‒ львиный дрогнул зной,

И плиты стен‒ темнее шоколада,

Дразнили вековечной новизной.

                        <*>

Спустился к Рипсимэ, как в ночь с откоса,

И там побыл с собой наедине,

Но тело золотого абрикоса

Принес в подарок спящей Гаянэ.

                        <*>

Раздвинув темноту лаокоонью,

Латунный свет вознесся, как мольба,

И воздух материнскою ладонью

Коснулся моего сухого лба.

                        <*>

                         5

                        Камни

…караван камней,

камней,

камней.

Сесар Вальехо

Подмахивает солнце желтой гривой.

Тень взрослости с души своей сними‒

Не может же не быть чадолюбивой

Страна, где каждый камень‒ член семьи.

                        <*>

А их‒ камней‒ не счесть. Они повсюду.

Они‒ как табуны ничьих коней…

И только им одним поклон‒ за всю ту

Весомость жизни и привычку к ней.

                        <*>

Почудились изгибы родника мне

Текучей пуповиной вдоль дорог,

Привиделось: земля рожает камни,

Чтоб камни поднимались на порог.

                        <*>

И тянутся кресты, раскинув руки,

К родне своей‒ всей вязью, всей резьбой,

 Что из камней выпрыгивают буквы‒

Невиданной породы муравьи.

                        <*>

Превыше нас и горной поясницы,

Где ждет порыва ветер- здоровяк,

Взметают крылья каменные птицы:

Орел‒ Татев и Аист‒ Нораванк.

                        <*>

А там, где сад камней под клювом ветра

Прижат к земле, как звук в простых слогах‒

Цветущая приземистая вера,

Стоящая так твердо на ногах.

                        <*>

Они пришли и ждут. От них‒ куда мне?

Не брошу их‒ они пришли ко мне.

Везде и всюду‒ камни, камни, камни…

 И нету лишь за пазухой‒ камней.

                        <*>

                        6

Ты ‒ огонь, и одежды твои ‒ красные.

Саят-Нова

Не ранним христианством похваляться,

Не первенством в религии Христа:

Коню на этом поле не валяться‒

До Бога далеко, и неспроста.

                        <*>

И даже не поэзией, столь ранней

На зычной евразийской широте,

И даже не отделкой горных граней,

Не силой, что уместна‒ в сироте…

                        <*>

Не этим всем Армении‒ гордиться.

Не всей иконописною красой

Небес и лиц, не яркостью традиций,

Не кровной связью с Той, что ждет с косой‒

                        <*>

Всех нас… Одним лишь цветом‒ красным цветом,

Который в ней так ярок, так силен,

Так ей одной и родственен, и ведом‒

С давнишних пор, с младенческих пелен.

                        <*>

Он‒ миру‒ от нее: нещадно Красный,

 Прекрасно Красный, не такой, как все‒

Такой он страстный и такой он разный

Кристально Красный‒ Осиянный, Сей!

                        <*>

Взрывается рассветная граната,

И всюду цвет, который я искал‒

Минаса, Параджанова, граната,

И маковых долин, и бурых скал…

                        <*>

Тот самый цвет, который так просили

Глаза ушедших‒ каждый в свой поход.

Тот самый цвет, который мы в России

Угробили, пустив его в расход.

                        <*>

Контрастный Красный и опасный Красный,

Не смогший лучшим воинам помочь,

Но в кой- то веки Красный‒ не напрасный‒

Взрывающий клиническую Ночь.

                        <*>

                        7

                        Севан

Над синей влагой небо в белой майке,

И, словно краснолицые сваты,

С окрестных гор пешком спускались маки‒

Дотронуться до царственной воды.

                        <*>

Когда она зовет, не нужен плот нам,

Как вся земля со всей своей травой…

 Казалось: на пергаменте бесплотном

Ждал встречи иероглиф световой.

                        <*>

И я поплыл к нему, не видя буя,

Не видя горизонта вдалеке,

Чтоб видел свет: внутри него гребу я

Руками‒ на подхвате, налегке.

                        <*>

Лишь в этой горней ванне, как в нирване,

Просторнее душе, а не мокрей.

За пять минут купания в Севане

Отдам сиянье с каждым из морей.

                        <*>

Скорее не купанье‒ омовенье,

Крещенье на дальнейший путь земной…

Тогда я и сказал: « Постой, мгновенье,

Потом уйди, потом‒ вернись за мной».

                        8

Ирине

Думал ‒ возьму посмотрю, как живет

В Эривани Синица.

О. Э. Мандельштам. «Армения».

Угадав, чем и как Араратская даль осенится,

Знать хотели и мы‒ что поет в Эривани синица.

                        <*>

Как поэт‒ правдоруб, книголюб и ничей не завистник,

Ереванского неба мы трогали тысячелистник.

                        <*>

Эривань, Эривань, по следам Мандельштама прошли мы

По камням из легенд, о каких и не слыхивал Шлиман.

                        <*>

Вдоль фонтанов прошли‒ испытать напоследок утрату,

Окунувшись в мираж на клочках золотого Урарту.

                        <*>

Сквозь фруктовый наркоз сухопутной брели Атлантидой…

Не взыщи, Эривань‒ все поведай, но тайну не выдай‒

                        <*>

Как живется с тобой той же самой, той чудо- синице.

Не видали ее. Значит‒ спеть ей на этой странице.

                        <*>

Между слов, между строк шевельнется легчайшая струнка,

И синица споет про полет одинокого крунка:

                        <*>

Тот журавль улетел, но оставл нам в каменной чаше

Синь и облачный мел, что нам снятся все чаще и чаще.

                        <*>

Эривань, Эривань, ничего нам не надо отныне‒

Эту синь, эту рань даже небо у нас не отнимет.

                        <*>

                        9

                        Каменный цветок

Но есть и тьма, она течет по жилам…

В ней кровь, что не свернулась до сих пор.

Она ждала и снилась старожилам,

Не убавляя норов и напор.

                        <*>

И пусть они останутся в обиде‒

Ее железно- бурые моря‒

Мне нечего сказать о геноциде,

И тема это больше не моя.

                        <*>

 Ведь если по призванью мир‒ каратель,

Слезами мы потворствуем ему.

Есть тьма. Но есть и каменный характер,

И он сильней‒ не знаю, почему.

                        <*>

Послушай, жизнь‒ темна, да не одна ж ты.

Пусть темная лошадка все наглей,

И, как Нарекаци сказал однажды:

Заходит солнце‒ нам темно во мгле.

                        <*>

За пять минут до взлета самолета

Темнеет, и багажный смят квиток.

Зовут обратно отчие болота.

В груди раскрылся каменный цветок.

                        <*>

Отсюда ввысь протянут некий кабель,

Из глубины прорыт какой-то лаз…

Махнем же коньяка по паре капель

 За темень‒ просветительницу глаз.

                        10

                        Вне законов

                        <*>

Первозданного места под солнцем скалистая прихоть

Отменила равнинный закон‒ выше неба не прыгать.

                        <*>

Что за дичь‒ визуальный наказ, что за дикая выбредь‒

Дальше взгляда уже не смотреть, дальше света‒ не видеть!

                        <*>

Больше правил тех нет, что могла лишь чужая тропа дать:

Глубже звуков‒ не слышать совсем, ниже бездны‒ не падать.

                        <*>

Принимается сразу за бред, если свыше знобится,

Вспоминать дольше века запрет‒ тех, с кем нам не забыться.

                        <*>

Дольше жизни любить, дольше смерти оплакивать‒ это

Право древней земли, наложившей на правило вето.

                        <*>

Отменяя закон все того же порочного круга,

Лишь на этой земле мы с подругой щадили друг друга.

                        <*>

И последний интим‒ без него и душа бы истлела:

 Дальше тела идти за душой, уходящей из тела.